Горыныч

-Юли-Юрк, - сказала Ленка Че.
- Что?
- Юли-Юрк. Самый большой город Америки.
- Может, Нью-Йорк? - навожу её на правильный ответ. Но Ленка Че несгибаема:
- Нью-Йорк тоже, но Юли-Юрк - ещё крупнее, стыдно не знать.
Мне если и стыдно, то за её невежество и упёртость, нам лет по восемь, на компромисс мы идём с трудом. Я поднимаю с земли палку и кидаю вверх - туда, где, по моим расчётам, её голова (Ленка - самая длинная из всех, кого я знаю, потому размахиваться приходится щедро).
Попадаю в нос. Потом прибегает её мама, очень меня ругает, потом мы миримся и вскоре всё повторяется:
- Он жуткий эгоистист, - говорит она про своего старшего брата.
- Может, эгоист?
- Нет! Эгоистист. Потому что эгоистизм - это крайняя степень эгоизма, вот как. Странно, что ты не знаешь.
Я подыскиваю палку и думаю, что меня эта дружба таки доведёт до колонии малолетних преступниц.( Read more... )

Это не чёрный абрек украл белого младенца. Это мой полугреческий и загорелый папа и я, уж какая была.
Сызмальства и даже ещё раньше, аж с утробы матери, всякое лето жизни я проводила в Геленджике. Там был бабушкин дом, виноградные коридоры и беседки, кущи роз и георгинов, а в тени кущ - неизменная орда потных родственников разной степени дальности, с которыми приходилось помногу целоваться, для брезгливого младенца это было испытанием. Впрочем, не единственным.
( Read more... )

Ну, тётки, здравствуйте. Скоро корабль с красными парусами приплывёт (нам бы не прозевать).
А эту, прекрасную, я искренне называю словом "Сирия", хотя правильно - Сирье. Потому что она из Эстонии и, не считая грузинской примеси, чистопробная эстонка. Она давно уже на пенсии, но в её узкую и прямую спину до сих пор орут подростки: "Эй, деушка!"
Она - такая. Тонкая и длинноногая.
Она говорит, что молодость, стройность и красота - это не случайный божий дар, а тщательное соблюдение рецепта: Сирье восторженно пьёт и регулярно помногу курит. Как ямщик и сапожник, у которых прекрасные гены. У майора секретных служб Сирье, помимо образцовых стволовых клеток, - горнолыжные подвиги, дети, внуки и ворох завораживающих историй. Она грозится устроить всему миру мемуары, но я не верю, что дождусь моей заведомо любимой книги. Потеряв терпение, одну из этих историй я сую под кат.( Read more... )

Как же легко оказаться на поводу у чьего-то мнения. И даже не собственно мнения, а бурной эмоциональной реакции. Сидишь рядом с таким - возмущённым, негодующим, красным. И тоже начинаешь возмущаться, краснеть, негодовать. Хотя повод-то - тьфу. А иногда соглашаешься просто от лени. Потому что так - менее затратно, и вообще удобнее.
Сидим, помню, за столом всей семьёй плюс тётя Валя из Острогожска. Тётя Валя - довольно частый гость: её сын учится в нашем городе, она к нему приезжает и ночует у нас, потому что в нашем городе ей больше не к кому.
Приезжает с мешками даров: сало, солёные огурцы, варенья, детское мыло. Тогда такого мыла в магазине не было, а тётя Валя доставала его по какому-то острогожскому своему трафику.
И сидим, значит, мы все за столом, а тётя Валя рассказывает, как она была в Москве на Красной площади, а там две какие-то иностранки разулись и прогуливались по площади босиком.
- Сволочи какие! - кипела тётя Валя. - Кощунство какое! Босиком! По главной площади нашей страны! Куда милиция смотрит?
( Read more... )

Есть у меня одна фотография - черно-белая, контрастная, там мы с дочкой Сашкой сидим за пианино. Очень сильно мы там чёрно-белые, особенно, пианино. Сашке года 3, она, соответственно, у меня на коленях, и обе тычемся в клавиши. Фотография не отсканирована, так что показать не могу.
А есть еще и другая фотография, ее показывать не буду, потому что без первой это лишено смысла.
Так что обойдусь словами. ( Read more... )

Не дали ночью спать какие-то ночные дятлы. И Сеть отвалилась, так что, как истинный доктор Бормоталь, бормотала я сама себе в вордовый файл, чтоб хоть как-то успокоиться. А теперь середина дня, я полуживая и печальная, кругом летучие мыши в честь праздничка поразвешаны, три гигантские тыквы выпотрошены, почти как я. Ну чо там - ладно. Сеть у меня наладилась, так что вымещаю свои ночные бормотания под кат, чего ж им зазря пропадать. Я там про воров и мошенников написала - о тех, с кем довелось быть знакомой лично. И порассуждала о природе воровства и мошенничества. Если делать нечего, читайте и не завидуйте))

( Read more... )

У эквадорца Марко Каролеса была очень русская, с уклоном в мужичество, внешность. Совсем не студенческая и не иностранная. Рыжеватый, лысоватый, похожий на сорокалетнего, коренастый и красномордый, с носом картошкой, Марко постоянно влипал в какие-то разборки. И когда он пытался что-то объяснить на своем не очень хорошем русском, вероятный противник горячился еще больше: "Ах ты, сволочь, еще и иностранцем прикидываешься?!"
Марко не раз бывал бит на московских улицах и в общественных местах, в основном, по причине шкодливости. И не только своей. Как-то раз он вместе с приятелем, бледнолицым и тощим Хуаном (кажется, из Мадрида), отправился в кино.
Взгромоздились на последний ряд, открыли пиво, приготовились к просмотру. "А там, впереди меня, из старого сиденья висело и торчало это самое... Как это по-русски, Лен? Ну, белое такое, комками!" (он показал руками комки) "Н-не уверена, не знаю. Вата, что ли?" - "Вот-вот, БАТА, - пуще прежнего оживляется Марко. - Мне этот дурак Хуан сказал: "Марко, дай мне БАТА!" - "Зачем тебе, Хуан, бата?" - "Зачем-зачем, давай мне бата, я буду бросать ее в люди!" Я - рукой вперед, в темноту. Схватил наугад. И что-то теплое такое шевельнулось у меня в руке. "МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК!!!" - закричала женщина, которую я случайно ухватил за зад. И стукнула меня зонтиком по голове. Было больно. Я хотел ей объяснить, что мне нужен был не ее зад, а бата от ее стула, и даже не мне, а Хуану, но она слушать не стала, вызвала начальство и нас из зала выгнали!" ( Read more... )

Года четыре мне было, день выдался жёсткий, ветреный, такой фольгОвый. С нерастаявшим снегом. Мы с мамой шли по городу Бронницы, а навстречу по дороге плелась лошадь с телегой, в телеге бесновались люди - что-то выкрикивали, пели и плясали.
- Не смотри, Леночка, там - Пасха, - брезгливо сказала мама, отворачивая меня от телеги. Но главное разглядеть я успела: видного мужчину в лифчике поверх свитера и розовых дамских панталонах на босу ногу. Их тогда поставлял нам Китай, назывались они "Дружба" и присутствовали в гардеробе любой уважающей себя и свое здоровье женщины. Мужчины такое никогда не носили, да на них и не рассчитывалось. По крайней мере, в обычные дни. Иное дело - Пасха...
- На самом деле, Пасха - это совсем другое, - уже дома, отдышавшись от отвращения, спохватилась мама. И конспективно изложила мне историю распятия и воскресения. Всё это было настолько изуверски жестоко, что не хотело укладываться в детской голове. К тому же, беснующаяся телега и мужик в панталонах лично для меня оказались первичны.
Теперь тут, дома, горит лампада. Освященные куличи и выкрашенные луковой шелухой яйца ждут утра и едоков. В нашем интеллигентском академическом дворике тихо и благостно. Обошлось без единого пьяного вопля либо петарды. А предшествующий день был показательно ласков.
- Не понимаю, что за странная такая пасхальная традициях в Бронницах, - до сих пор вздыхает мама. - Они там непременно обряжаются в неподобающие полу вещи и орут матом частушки.

Наверное, это очень от души. По-русски. Не ведают, что творят. А душа-то - широ-о-окая. Впрочем, давно я не бывала в Бронницах. Возможно, нынче там всё иначе.))

Опа! А вот и петарды, и вопли, и (бонус!) стук железа по железу. В полчетвертого утра - оно в самый раз. Опомнились, проснулись и навёрстывают.

Иногда очень хочется быть страшной. Не уродливой, а именно страшной. То есть своим видом вызывать страх, а то и окаменелый ужас. Не то чтобы Медуза Горгона, но, по крайней мере, Панночкой из Вия (я имею в виду именно ту, которую сыграла Наталия Варлей)
Ух и страшная же Панночка! Страшнее всех-всех монстров в том стародавнем фильме.
И вот, иной раз, когда тебе извне угрожает кто-то страшный, ты - рраз! - и делаешься в сто раз страшнее всех-всех монстров. Такой вот метод самообороны - Метод Панночки. ( Read more... )

Это вот какой случай со мною был. Примерно в это же очаровательное время года.
На улице Правды есть перекресток - с виду тихий, а сам оживленный. Я там тогда работала в издательском доме "Держиморда", так что переходила этот перекресток довольно часто. А в соседствующем с нами здании была и "Комсомольская Правда", и прочие правды, и туда много людей ходило.
И вот, перехожу я тот перекресток, а параллельно, метрах в пяти от меня его пробуют перейти еще две женщины - обе очень высокие, шубы черные и в пол, каблуки у обеих. И одна из них Татьяна Толстая, а вторая - Дуня Смирнова. Наши взгляды встретились, и я - честное слово! - ничего не успела предпринять, как они синхронно кивнули мне головами, с высоты каблуков улыбнулись мелкой мне и сказали: "Здравствуйте"!!!
Это я уже потом подумала, что раз так, то пусть зовут меня в этот ихний колизей, Школу Злословия. Пусть я там буду потеть и отдуваться под софитами, не находя вовремя острых ответов. А вопросы будут - предельно вежливые, возвеличивающие меня в собственных глазах.
А в зале (там же есть зал!) люди будут толкать друг друга в рёбра и спрашивать: "А кто она, собственно, такая, эта ГорынычЬ? С чего это её сюда позвали???"
А в жизни Таня и Дуня - очень вежливые люди, вот что вам скажу. Хамить на арене - это не более чем работа.)))